Продуманный экспромт
Нарине Айрапетян: «В заседании я сторонница живой речи»
О рецептах подготовки убедительных адвокатских выступлений в суде расспросил «Российский адвокат» победителей Всероссийского конкурса судебных речей и эссе, приуроченного к 100-летию выдающегося адвоката Семена Арии. В конце января авторитетное жюри, сформированное ФПА РФ совместно с кафедрой адвокатуры МГЮА им. О.Е. Кутафина, определило лучших судебных риторов из 95 адвокатов и стажеров, принявших участие в конкурсе. Признанные лучшими судебные речи, которые были произнесены в реальных судебных процессах, вскоре издадут отдельным сборником. А в серии блиц-интервью нашему изданию, которую открывает беседа с Нарине Айрапетян из АП Ставропольского края, адвокаты раскрыли, использование каких юридических и речевых инструментов они практикуют для эффективного доказывания своей позиции в суде.
– Как Вы подходите к подготовке своих судебных речей?
– Признаться, я не люблю готовить речи заранее в том виде, в котором они звучат в заседании. Я сторонница живой эмоциональной речи, рождающейся здесь и сейчас. Одновременно с этим никогда не отказываюсь от составления тезисов – того «скелета», вокруг которого танцевальными па будут набрасываться словесные конструкции, превращая его в единый, логически и стилистически выдержанный «организм». «Оазисное» написание речи было свойственно знаменитому адвокату Ф.Н. Плевако. Хотя в этом вопросе не может быть аксиом. Например, известный теоретик и практик судебного красноречия П. Сергеич настаивал на том, что «не исписав нескольких сажен или аршин бумаги, вы не скажете сильной речи по сложному делу». Присяжные поверенные В.Д. Спасович и С.А. Андреевский также составляли свои речи заранее. А вот, например, Н.П. Карабчевский утверждал прямо противоположное, сравнивая заранее подготовленную речь с подогретым блюдом, которое вряд ли произведет должное впечатление. Я считаю, что в основе успеха судебной речи лежат прежде всего исключительное знание материалов дела, строгий аналитический разбор всех доказательств. Когда человек имеет четкую позицию, понимает, о чем он говорит, верит в это, он способен убедить самого ригидного, скептически настроенного слушателя. При этом риторическая окрашенность такой речи только способствует достижению поставленных целей и придает ей еще большую убедительность.
– Как Вы отбираете доводы, призванные произвести на суд необходимый эффект?
– Разумеется, говорить следует преимущественно о важном – о том, что входит в предмет доказывания. Распыляться на то, что и так не оспаривается, является образно преюдициальным, всем известным, не имеет никакого смысла. Никогда не нужно при выборе доводов думать о реакции судей либо планировать уровень производимого эффекта. Как говорится, делай что должно, и будь что будет. Если же ранжировать доводы по степени их потенциального влияния на конечный результат, то следовать необходимо принципу рамочной конструкции построения выступления, т.е. всё самое важное говорить в начале и в конце.
– Какие юридические и риторические инструменты Вы использовали, чтобы повысить убедительность судебной речи?
– В каждом процессе, и в этом в частности, я стараюсь быть максимально простой – настолько, насколько это уместно или позволяет ситуация. Я могу проделать большую работу, корпеть над томами денно и нощно, но на публике я стараюсь преподнести всё как некую «элементарщину», которая не должна вызывать ни малейших сомнений. Это как хорошо одетый человек – тот, на чью одежду вы не обратите внимания. Если я и использую приемы, то стараюсь это делать незаметно и ненапыщенно, чтобы в речи читался не сам прием, а смысл сказанного. Сами же приемы связаны с верно выбранной интонацией, с использованием синтаксических средств, таких как вопросительные конструкции, повторы, парцелляции и др. Подобная экспрессия, безусловно, усиливает эмоциональность речи, точность и ясность мысли.
Голосую за профессионализм и ответственность
Я поддерживаю Предлагаемый Минюстом РФ законопроект о профессионализации судебного представительства. Не потому, что это «защита рынка», а потому, что речь идёт о качестве правовой помощи и реальной ответственности за неё.
Во-первых, только при обращении к адвокату, действует адвокатская тайна, и это не формальность. Это правовая гарантия, что доверитель может говорить откровенно, не рискуя, что сведения, сообщенные им, окажутся в материалах дела. Ни у юриста без статуса адвоката, ни у штатного сотрудника компании такой защиты законом не предусмотрено. Значит, доверия меньше, а рисков больше.
Во-вторых, допуск к представлению интересов доверителя должен быть через экзамен. Судьи сдают экзамен, прокуроры тоже. Почему человек, выходящий в процесс и представляющий интересы другой стороны, может делать это без базовой проверки знаний и навыков? Адвокатский экзамен – это фильтр, который должен быть у всех, кто работает в суде профессионально.
И в-третьих, у адвокатов есть реальная ответственность. Не только перед доверителем, но и перед палатой, коллегами, дисциплинарной комиссией. Адвокат не может просто исчезнуть или «отмахнуться». Он отвечает за свою работу и своей репутацией, и правовым статусом. У частнопрактикующих юристов и инхаусов такой системы ответственности нет.
«Адвокатская монополия» – это не о том, чтобы кого-то «не пускать». Это о том, чтобы в суде были люди, которые понимают, где они находятся, знают, как применять право и несут ответственность за то, что делают.
Это вопрос квалификации, этики и доверия к правосудию. И я за то, чтобы качество судебных представителей улучшалось.