Екатерина БАТУРИНА: «Родство важнее тайн»
13 января 2020 г. Конституционный Суд Российской Федерации вынес постановление по делу семьи Свечниковых о разглашении врачебной тайны умерших пациентов их близким родственникам. Это решение Конституционного Суда СМИ и комментирующие юристы назвали прорывом в защите конституционных прав граждан. Готовясь к интервью с Екатериной Батуриной, адвокатом, представлявшим в КС интересы истца, я предполагала, что разговор пойдет о нюансах дела, а получилась беседа о семейных ценностях и высоких моральных идеалах, позволяющих людям «идти до конца» в поиске справедливости.
– Екатерина Валерьевна, начнем нашу беседу с традиционного вопроса: как Вы оказались в адвокатуре?
– Среди моих родственников немало юристов. Конечно, самый главный юрист в нашей семье – мой папа, Валерий Васильевич Батурин, ныне тоже адвокат с большим стажем и опытом работы в прокуратуре и правоохранительных органах. Моя младшая сестра Ольга также окончила юридический факультет с красным дипломом. Даже среди дальних родственников есть адвокаты и не только. Моя мама Любовь Спиридоновна – преподаватель математики, но тоже всегда мечтала о юридической профессии.
В нашей семье мы считаем, что родственные связи очень важны, и поддерживаем отношения, всегда общаемся и очень ценим доверие. Так меня воспитали родители.
После окончания общеобразовательной школы с золотой медалью и музыкальной школы с красным дипломом, где я проходила обучение экстерном, у меня был выбор: поступать в консерваторию либо на юридический факультет. В музыкальной школе всегда отмечали мой талант, поэтому учиться хотелось и там, и там. Наша знакомая пошла по такому сложному пути и отговорила меня. Выбор я сделала в пользу профессии юриста, чтобы продолжить семейную традицию.
Потом я устроилась работать в суд. За всё время работы в судебной системе я относилась к своим обязанностям добросовестно, мечтала стать судьей. Работа в суде – это бесценный опыт, который помогает мне видеть ситуацию глазами судьи, а также уважительно относиться к служителям Фемиды.
Решение стать адвокатом было осознанным, поскольку такая деятельность мне больше по душе. Я люблю общаться с людьми. Для меня профессия адвоката – это прежде всего помощь людям, решение их сложных жизненных проблем, маленькие и большие победы, которые помогают мне самой глубже понимать социальную значимость происходящих в обществе процессов.
В первый год адвокатской практики у меня были разные дела. С уголовным, гражданским и административным судопроизводством проблем не было – всё это ранее встречалось в моей работе в суде. В голове на автомате писала решения, ведь я готовила разные проекты судебных актов, даже оправдательные приговоры. Со временем стала заниматься более интересными делами. Сейчас в моей практике в основном длительные, сложные дела, которые рассматриваются в среднем более трех лет, бывает и дольше.
– Как случилось, что Вы занимаетесь областью медицинского права?
– В 2013 г. я впервые столкнулась с медицинским делом: у Нины Семёновны Панченко в районной больнице из-за некачественного лечения умер брат Владимир Семёнович Кожевников. Трижды пациент поступал на госпитализацию с признаками нарушения мозгового кровообращения, в предынсультном состоянии. Два раза никто не обратил на него внимания, а на третий раз, когда у него уже практически полностью отнялась левая часть тела, в больнице почему-то без осмотра врача и лабораторно-диагностического обследования ему ввели внутривенно препарат аминазин, который абсолютно противопоказан в таком состоянии и ведет к отеку головного мозга. Отек мозга и стал причиной смерти Владимира Семёновича.
От регионального министра здравоохранения мы с Ниной Семёновной услышали, что согласно медицинской документации лечение было качественным. Но сами мы эти документы не увидели, ведь это врачебная тайна. После подачи иска министр лично подписывала возражения.
Но мне очень повезло: в борьбе с такой несправедливостью к нам подключился мой папа, с которым я всегда могу посоветоваться по самым важным и сложным вопросам. Дело рассматривалось в суде более трех лет, причинно-следственная связь была установлена. Мы доказали фальсификацию медицинской документации. Так, чтобы оправдать введение противопоказанного препарата, в медицинской карте врач дописал диагноз «хронический алкоголизм», наличие которого было полностью опровергнуто судебно-медицинской экспертизой и материалами дела. У пациента вообще была непереносимость алкоголя. Всё это было доказано и отражено в судебном решении. Дело вызвало общественный резонанс. После этого в медицинском учреждении был большой скандал.
– Расскажите подробнее о разработанной Вами концепции «Право рода».
– Конечно, я занималась и занимаюсь не только такими делами, но дела такого рода стали одним из направлений моей деятельности. Я начала углубляться в тематику медицинских дел, изучать особенности медицинского права, проблемы и пробелы в законодательстве. Ведь в этой сфере также много подзаконных нормативных актов, кроме того, многие нормы в медицине не урегулированы юридически, поскольку что-то сложилось исторически со времен Гиппократа, и это тоже нужно учитывать.
Тогда я определила основную стратегию своей деятельности и критерии ее осуществления, а также создала концепции, которые помогают мне реализовывать свои социально значимые проекты. Одной из таких является концепция «Право рода», в рамках которой я осуществляю защиту интересов семьи, материнства, детства, права людей пожилого возраста в случае причинения вреда их здоровью (смерти), а также вреда от преступных действий третьих лиц.
В деле Нины Семёновны Панченко я впервые столкнулась с проблемой получения родственником умершего пациента его медицинской документации. Врачебная тайна стала преградой для того, чтобы узнать причину смерти и разобраться в случившемся до обращения в суд. Если бы мы получили документы до суда, то дело не рассматривалось бы так долго, а предмет и основания иска были бы определены сразу.
Я заметила, что даже для живых пациентов получение собственных медицинских документов является целой проблемой. В резонансных делах практически всегда возникают вопросы о фальсификации.
Какое-то время назад я даже не могла представить, как этот вопрос будет решен: самим законодателем или высшей судебной инстанцией страны.
В 2015 г. дело гражданина Н.Н. Зубкова дошло до Конституционного Суда РФ. Было вынесено Определение КС РФ от 9 июня 2015 г. № 1275-О, в котором были даны разъяснения относительно института посмертной врачебной тайны.
По этому делу суд воспроизвел свою правовую позицию в позитивном определении относительно института посмертной врачебной тайны. Но суды, мягко говоря, отнеслись тогда к позиции КС избирательно, а фактически полностью проигнорировали, как и законодатель. На практике ничего не изменилось, всё равно приходилось обращаться в суд и в правоохранительные органы за получением сведений о смерти из медицинских документов пациента.
Было очевидно, что ситуация с получением медицинских документов должна быть изменена, это было продиктовано самой жизнью.
Если обратиться к положениям ст. 22 Федерального закона от 21 ноября 2011 г. № 323-ФЗ «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации», то мы увидим, что порядок ознакомления пациента с медицинской документацией установлен приказом Минздрава, а порядок получения копий либо подлинника медицинской карты отсутствует. Вопросы приходится решать на практике самим медицинским юристам по обращениям пациентов и врачей.
– Дело семьи Свечниковых вызвало большой общественный резонанс. Расскажите, с чего всё началось и почему Вы решили «идти до конца»?
– С марта 2017 г. я работаю с кировской семьей Свечниковых. Это очень дружная и крепкая семья, на которую свалилась череда несчастий: онкологией заболели мать, одна из дочерей, а затем и отец Евгений Илларионович.
С декабря 2016 г. он трижды был госпитализирован в местный гематологический центр, где его не уведомляли должным образом о лечении. Семья говорит, что они ничего не знали о ходе его лечения. Врач утверждал, что пациент идет на поправку, но родственники видели обратное, поэтому обратились к специалистам в Израиле, где успешно проходили лечение мать и дочь.
Опасения подтвердились, но было поздно. Семью насторожило, что выписные эпикризы выдавались только в обмен на заполнение бланков на отказ от лечения, а сам лечащий врач организовал встречу на нейтральной территории и предлагал препарат, который в последующем ведущий израильский врач-онкогематолог Оделия Гур назвала «контрольным выстрелом в голову». После того как кировские врачи не смогли предложить пациенту какое-либо иное лечение, семья была вынуждена везти его в Израиль, другого выхода у них не было. Через пять дней Евгений Илларионович скончался. Свечниковы, сопоставив все факты и противоречия, решили узнать правду, которую от них скрывали в Кирове.
Я лично вместе с дочерью Евгения Илларионовича Ириной Могелюк ездила в Израиль и разговаривала с Оделией Гур. Она пояснила, что симптомы, с которыми Свечников поступил в гематологический центр в Кирове, требовали тщательного обследования. «Но химиотерапию он бы у меня не заслужил», – сказала она и также всё отразила в документах.
Тогда мы затребовали медицинские документы в Израиле и получили всё без проблем. А в Кирове в их предоставлении нам было отказано, несмотря на то что в информированных добровольных согласиях на лечение Евгений Илларионович указал супругу как лицо, имеющее право получать данные о состоянии его здоровья. Одновременно с этим мы подали заявление в Следственный комитет еще и на том основании, что Ирина Могелюк случайно записала разговор врачей о необходимости внесения изменений в медицинские документы.
Суды всех инстанций поддержали медиков в отказе выдать копию медицинской карты умершего, а в ходе предварительного расследования были получены экспертные заключения, согласно которым имеется прямая причинно-следственная связь между смертью Свечникова и допущенными грубыми ошибками в его лечении в Кирове (игнорирование инструкций к препаратам и клинических рекомендаций, превышение доз смертельно опасных препаратов в два раза, выбор несуществующей схемы химиотерапии, отсутствие необходимого обследования, контроля состояния пациента и т.д.). Кроме того, было установлено, что часть медицинских документов были подписаны не самим пациентом, а другим лицом.
Дело семьи Свечниковых вызвало большой общественный резонанс. Семья решила «идти до конца», понимая, что родственника они не вернут, но хотела, чтобы никто больше не попал в такую же ситуацию.
Я же в свою очередь видела системную проблему института врачебной тайны умершего пациента, поэтому изначально выбрала такую тактику юридической помощи, чтобы помимо всего прочего оспорить отказ в выдаче медицинских документов в Конституционном Суде РФ.
– Постановление Конституционного Суда о разглашении врачебной тайны умерших пациентов их близким родственникам уже обозначено как прорыв в защите конституционных прав граждан. Как Вы оцениваете это событие?
– Отказ в выдаче медицинских документов, равно как и позднее или несвоевременное ознакомление с ними, – это реальное препятствие в установлении истины по делу, на каком бы этапе это ни было сделано. Своевременное получение медицинских документов призвано не только оградить суды от необоснованных исков, тоже встречающихся в практике, но и способствовать выработке родственниками умерших пациентов правовой позиции, которая позволит им качественно и своевременно отстаивать свои права и права умерших лиц как в гражданском, так и в уголовном судопроизводстве. С учетом сроков судопроизводства эти требования весьма актуальны.
На практике же предоставление медицинских документов только после подачи иска или непосредственно перед назначением судом экспертизы не соответствует принципу баланса интересов. Права родственников соотносятся с обязанностью государства провести эффективное расследование.
Конституционный Суд РФ принял Постановление от 13 января 2020 г. № 1-П по жалобе Р.Д. Свечниковой о разглашении врачебной тайны умерших пациентов их близким родственникам и членам семьи, а также лицам, указанным в информированном добровольном согласии пациента, при отсутствии выраженного им при жизни прямого запрета.
Я представила суду материалы дела, свою практику, правовую позицию, исследования института посмертной врачебной тайны в трудах специалистов, практиков, а также журналистские расследования.
Действительно, в связи с отсутствием правовой определенности в вопросе получения родственниками медицинских документов умершего пациента, взяв только конечные выводы из Определения КС РФ от 9 июня 2015 г. № 1275-О, суды оказались не способны предоставить заявителю эффективную и своевременную судебную защиту, реализовать принцип баланса интересов, закрепить на практике правовые позиции Конституционного Суда.
В Постановлении от 13 января 2020 г. № 1-П высший судебный орган указал, что Федеральный закон № 323-ФЗ не содержит положений, которые бы определяли после смерти пациента правовой режим доступа родственников к информации о состоянии его здоровья и медицинской документации, в частности супруга (супруги), близких родственников, а также лиц, указанных в информированном добровольном согласии пациента на медицинское вмешательство в качестве субъектов, которым в интересах пациента может быть передана информация о состоянии его здоровья (в информированном согласии должны быть указаны и объем сообщаемой информации, форма и сроки ее предоставления). Суд напомнил, что после принятия Определения КС РФ от 9 июня 2015 г. № 1275-О он высказывал свою позицию по данному вопросу в целях формирования устойчивой правоприменительной практики. Но этого не произошло.
«Пожелание суда» не сработало, потребовалось жесткое правовое регулирование. В отзывах на возражения государственных органов к жалобе я проанализировала имеющуюся судебную практику, неоднозначность которой также отмечали исследовавшие эти вопросы правоведы. Так вот, эта практика оказалась не только неустойчивой, а полностью противоречащей правовой позиции КС РФ.
Кроме того, я указала, что статистика обращений в правоохранительные органы по «медицинским делам» впечатляет: количество их растет, но из тысяч обращений лишь пара десятков влекут возбуждение уголовных дел. Всё это было мне известно потому, что я не раз участвовала в конференциях по данной проблематике, в том числе международных.
Я также обратила внимание на то, что законопроект № 925329-6 «О внесении изменений в Федеральный закон “Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации” по вопросу о предоставлении сведений, составляющих врачебную тайну, после смерти лица» предусматривал внесение изменений в п. 3 (дополнить подп. 3.1.) ст. 13 и дополнения (п. 6) в ст. 22 Закона. Этот законопроект не был поддержан Правительством Российской Федерации. Единственная неудавшаяся попытка, хотя за четыре года можно было внести соответствующие корректировки и уточнения.
Фактически Конституционный Суд полностью поддержал доводы жалобы, согласился с ними и проверил на предмет неэффективности сложившуюся правоприменительную практику.
Получилось, что два года труда по данному кейсу увенчались успехом не только для семьи Свечниковых, но и для всех граждан нашей страны – и пострадавших, и потенциальных жертв. Ряд норм Федерального закона «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации» (ч. 2, 3 ст. 13, п. 5 ч. 5 ст. 19 и ч. 1 ст. 20) признаны не соответствующими Конституции РФ в своей взаимосвязи.
Теперь любой гражданин при соблюдении условий, указанных Конституционным Судом (степень родства, указание лица умершим в информированном согласии на лечение, отсутствие запрета от пациента на разглашение врачебной тайны), может обратиться за получением медицинской информации умершего, руководствуясь данным Постановлением.
Конституционный Суд РФ своим решением по этой жалобе внес изменения в действующий законодательный порядок врачебной тайны, до принятия соответствующих поправок в Закон об охране здоровья граждан установил порядок, который применяется на территории нашей страны с 13 января 2020 г. Он отражен в п. 3 резолютивной части Постановления. Я очень надеюсь, что поправки в Закон будут полностью соответствовать Постановлению КС от 13 января 2020 г. № 1-П.
Я и мой отец считаем, что удалось решить системную проблему. Роль семьи определена государством одной из основных в современной России. Это действительно очень важно. Как и мы, Свечниковы уважают семейные ценности, память об умерших родственниках. Полагаю, что именно такие моральные принципы позволяют людям «идти до конца» и добиваться справедливости.
В конце разговора я бы хотела процитировать интервью Гадиса Абдуллаевича Гаджиева (судья Конституционного Суда РФ. – Ред.): «До 30 лет он [юрист. – Ред.] должен получить уверенные знания внутренней логики гражданского, уголовного, административного права. От 30 до 40 – постичь гораздо более сложное конституционное право, которое вбирает в себя не только национальную, но и общемировую правовую мудрость. Если он хочет добиться очень больших успехов, то после 50 лет должен идти еще выше. Следующий этаж – философия права. И тогда он сможет принимать более или менее осмысленные решения. Наши же судьи очень старательно поместили свое сознание в однокомнатную квартиру цивилистики». Я с этими словами согласна.
Справка
Екатерина БАТУРИНА – адвокат Адвокатской палаты г. Москвы.
Окончила Томский государственный университет по специальности «Юриспруденция». До получения статуса адвоката более 6 лет работала в судебной системе в должности помощника судьи районного, областного судов. Адвокат с 2012 г., осуществляет деятельность в форме адвокатского кабинета.
https://instagram.com/advokat_baturina?igshid=haw8e961h19h
Вопросы задавала Юлия Румянцева-Томашевич
С чистого листа
В деятельности адвокатуры две составляющие – независимость и профессионализм
Вспоминая события двадцатилетней давности, президент ФПА РФ Светлана Володина отмечает, что делегаты I Всероссийского съезда адвокатов мечтали о профессиональном самоуправлении, которое, по ее словам, представляет собой фундамент современной адвокатуры. В деятельности адвокатуры две составляющие – независимость и профессионализм, говорит Светлана Володина, они должны быть гарантированы любому доверителю. Независимость гарантируется государством и отчасти самой адвокатурой, если она готова к независимости и готова за нее бороться. Профессионализм гарантирует сама адвокатура, и она же его обеспечивает.
– 20 лет назад прошел I Всероссийский съезд адвокатов. Чем он Вам запомнился, можете ли Вы сказать, что это был переломный момент для отечественной адвокатуры?
– Съезд запомнился своей эмоциональностью, отсутствием безразличных или скучающих. Больше такого накала страстей за эти годы в адвокатуре не было. Нужно помнить, что Съезду предшествовали более 10 лет борьбы за новый закон, за объединение адвокатуры, за выбор сценария для новой адвокатуры. Главным было, кто станет лидером, под чьими знаменами объединится адвокатура, за кем пойдет. Страсти кипели нешуточные. Один вопрос – пакетно ли голосовать за состав Совета – вызывал бурю эмоций. Было общее воодушевление, это было время правовых реформ, время надежд.
Помню Евгения Васильевича [Семеняко] после голосования, глубокой ночью. Главным он считал то, что его поддержало большинство, а не то, что он теперь президент. Шутил. Вспоминал Маяковского, какие-то спектакли. И был уже весь в планах на завтра. Как завтра с чистого листа, без помещения и персонала строить новую адвокатуру, то, за что боролись предыдущие годы. И ему это удалось.
– Евгений Васильевич Семеняко был избран президентом ФПА РФ на первом заседании Совета ФПА РФ, состоявшемся непосредственно после I Съезда. В 2015 г. его сменил на этом посту Юрий Пилипенко. Сохранялась ли преемственность в их деятельности? Отличались ли их стили руководства палатой?
– У них были и есть единые цели, решались единые задачи – что важно, ну а стили разные. Главное, что оба много сделали и делают для адвокатуры. Они заложили основы профессионального самоуправления в адвокатуре – того, о чем мы мечтали тогда на I Съезде. Это фундамент современной адвокатуры. По этим же принципам организуют свою работу и палаты субъектов.
– Что для Вас лично означало создание Федеральной палаты адвокатов, как это событие отразилось на Вашей профессиональной деятельности?
– Прежде всего, это было чувство восторга, что есть орган, который наконец объединит всю адвокатуру, который может представительствовать от всей адвокатуры, решать общие проблемы и задачи. Я помню, как Евгений Васильевич говорил, как здорово не просто жить в эпоху перемен, а быть дирижером этих событий.
Кроме того, пришло понимание, что 10 лет непримиримой борьбы с «параллельной адвокатурой» можно было потратить на строительство новой адвокатуры с сохранением старых традиций. И, конечно, это был колоссальный урок того, что нужно уметь находить компромиссы. Во многом мешали личные амбиции лидеров.
– Какие важнейшие, на Ваш взгляд, решения ФПА РФ были приняты за эти годы, как они изменили жизнь корпорации?
– Решений очень много. Очень важны принятый VIII Всероссийским съездом адвокатов Стандарт осуществления адвокатом защиты в уголовном судопроизводстве, создание Комиссии ФПА РФ по этике и стандартам, Комиссии Совета ФПА РФ по защите профессиональных прав адвокатов.
– В то время, когда проходил I Съезд, пожалуй, никто не мог себе представить, что через 20 лет в жизнь адвокатуры прочно войдут цифровые технологии. И уж тем более – что она создаст самый масштабный LegalTech проект в нашей стране, Комплексную информационную систему России (КИС АР), которая в перспективе, путем интеграции с информационными системами органов юстиции, судов, правоохранительных и иных государственных органов, должна стать частью цифровой экономики России. Можно ли сказать, что с вводом в действие всех основных подсистем КИС АР российская адвокатура перейдет на качественно новый уровень деятельности?
– Цифровизация вообще уже часть реальности во всем, и адвокатура не должна отставать. Отвечая на ваш вопрос, могу сказать: да, это новая ступень развития адвокатуры, качественно новая форма.
– На I Всероссийском съезде был принят основополагающий корпоративный акт – Кодекс профессиональной этики адвоката. За истекшие 20 лет в него несколько раз вносились поправки. Какие из них Вы считаете наиболее важными? Нуждается ли, на Ваш взгляд, этот документ в каких-либо еще изменениях?
– КПЭА в его нынешней редакции позволяет адвокатуре хорошо функционировать. Ведь главная задача органов адвокатского самоуправления – создать все необходимые условия для оказания квалифицированной юридической помощи.
Есть две составляющие в деятельности адвокатуры: независимость и профессионализм.
Эти составляющие должны быть гарантированы любому доверителю. Независимость гарантируется государством и отчасти самой адвокатурой, если она готова к независимости и готова за нее бороться. Профессионализм гарантирует сама адвокатура, и она же его обеспечивает: первый уровень – это квалификационный экзамен, второй – повышение квалификации и отношение к своей деятельности. Если в адвокатской среде понимают, что это такое, то можно жить и работать. Все остальные изменения нужны только для того, чтобы соблюдались эти два основных условия. Если на каких-то этапах развития адвокатуры мы понимали, что в Кодекс нужно ввести новые положения или уточнить действующие, то поправки принимались именно для решения означенных задач.
На сегодняшнем этапе, как мне кажется, никаких изменений не требуется, нужно только, чтобы мы были профессионалами, а государство гарантировало нам независимость. К тому же Кодекс этики не может урегулировать все возможные случаи. Опыт работы показывает, что он успешно применяется органами адвокатского самоуправления, однако все же потребовалось принять Рекомендации по рассмотрению дисциплинарных дел в отношении адвокатов[1].
– В 2015 г. по решению VII Всероссийского съезда адвокатов Кодекс профессиональной этики адвоката был дополнен статьей 18.2, в соответствии с которой создана и начала работу Комиссия ФПА РФ по этике и стандартам (КЭС). В 2016 г. положения о КЭС включены и в Закон об адвокатуре (статья 37.1). Согласно нормам Закона и Кодекса теперь Вы как президент ФПА РФ являетесь председателем КЭС. Как Вы оцениваете ее роль в жизни адвокатского сообщества?
– Идею создания такой Комиссии Евгений Васильевич Семеняко вынашивал еще в самом начале функционирования Федеральной палаты. В какой-то момент мы поняли, что без этого работать нельзя, потому что есть ряд вопросов, которые требуют разрешения.
Другое дело, что в последнее время у КЭС появились новые функции. Речь идет, в частности, о том, что Комиссия вправе рассматривать дисциплинарные дела, как иногда говорят, «по первой инстанции» в тех случаях, когда Совет региональной палаты прекратил статус адвоката.
В некоторых случаях члены КЭС убеждаются в том, что такое суровое решение не имеет оснований. И не случайно мы недавно приняли рекомендации, как Квалифкомиссии и Совету следует рассматривать эти дела, для того чтобы принять взвешенное решение. Когда КЭС рассматривает некоторые дела и задумывается, почему избрана именно такая мера наказания, то становится понятно, что некоторые события мы оцениваем иначе, чем региональные органы адвокатского самоуправления.
Я сама в течение длительного времени была членом Квалификационной комиссии Адвокатской палаты Московской области, поэтому проблемы дисциплинарной практики знаю «изнутри». И я понимаю, что всегда в деле есть что-то такое, что не зафиксировано на бумаге.
Одним словом, деятельность КЭС – это очень важная часть работы ФПА РФ, может быть, это даже важнейшее направление, включающее и стандарты, и разъяснения, и создание единообразной практики, и принятие дисциплинарных решений.
– Можно ли сказать, что к настоящему времени в дисциплинарной практике адвокатских палат сложились единые подходы к сложным вопросам применения Кодекса профессиональной этики и Закона об адвокатуре?
– Расхождения, конечно, пока есть, но можно с уверенностью констатировать, что палаты уже близки к схожему пониманию проблем и благодаря этому мы постепенно приближаемся к единым подходам.
– Как вице-президент ФПА РФ Вы руководили направлением профессионального обучения и повышения профессионального уровня адвокатов и стажеров адвокатов. Как развивалась эта сфера в течение 20 лет деятельности единой адвокатской корпорации, какие Вы видите перспективы? Какую роль сыграли всероссийские вебинары ФПА, которые собирают у экранов каждый раз около 9000 адвокатов и рассчитаны на все категории, от стажеров до президентов палат?
– Начну с вебинаров. Изначально я была против них, но сейчас признаю, что это было неправильно. Мне казалось, что нужно личное общение, что лекторы должны «зажигать» аудиторию, показывать ей свое мастерство. Это, конечно, очень полезно и крайне эффективно. Но если такая лекция имела место быть, то получить возможность прослушать ее должны все. Что в нашей огромной стране, как вы понимаете, нереально.
А если к вебинарам ФПА РФ в среднем подключается по 9 тысяч человек, то это – огромная цифра. Это больше, чем каждый десятый адвокат. Я понимаю, что некоторые сверхопытные коллеги, находящиеся уже в пенсионном возрасте, не смотрят наши вебинары, но более молодые коллеги смотрят, причем с большим интересом. А если из названного числа убрать моих ровесников и тех, кто еще старше, то получается, что на наши видеолекции регистрируется каждый шестой, а это очень-очень много.
Когда появились вебинары, то мы поняли, что нужна учеба для разных категорий адвокатов, в том числе для тех, кто занимает различные должности в органах самоуправления. Например, местом, где президенты палат обсуждают свои вопросы, стала, в частности, ежегодная конференция «Адвокатура. Государство. Общество». Затем мы увидели, что нужно поднимать самый главный пласт, где формируется дисциплинарная практика, – квалификационные комиссии региональных палат. Каждые два года мы стараемся с ними собираться и обсуждать проблемы, которые им приходится решать. Потом мы вспомнили о тех, кто еще не стал членом сообщества, но уже видит себя адвокатом, – о стажерах.
Наконец, мы поняли, что есть еще одна категория, которой мы раньше не занимались, – члены региональных Комиссий по защите профессиональных прав адвокатов. Они должны знать свои права и возможности.
И вообще я считаю, что такие навыки необходимы всему сообществу. Сперва мы должны научить адвокатов защищаться как на уровне своей палаты, так и на уровне всего адвокатского сообщества. А уж затем адвоката можно «выпускать» в свободный полет. Если ты не знаешь своих прав и не можешь защитить себя, то большой вопрос, сможешь ли ты защитить своего доверителя.
Поэтому сейчас нашими коллегами из Санкт-Петербурга подготовлена большая новая 8-часовая программа для очень важной категории адвокатов – членов комиссий по защите профессиональных прав адвокатов. Хочу, чтобы первую вводную лекцию прочитал председатель Комиссии Совета ФПА РФ по защите профессиональных прав адвокатов Генри Маркович Резник. А затем мы продолжим работать и со стажерами, и с молодыми адвокатами, обучая их самозащите и предлагая им курс, в котором говорится о рисках профессиональной деятельности.
– Как Вы оцениваете сложившиеся за истекшие годы взаимоотношения ФПА РФ с органами государственной власти, различными институтами гражданского общества? Как планируете их развивать?
– Диалог состоялся. Постараюсь его эффективно продолжать.
– В течение многих лет Вы занимаетесь преподавательской деятельностью, руководили Институтом адвокатуры МГЮА, с 2018 г. возглавляете кафедру адвокатуры МГЮА. Как изменился в течение 20 лет уровень подготовки претендентов на приобретение статуса адвоката?
– Уровень подготовки разный не только в зависимости от вуза, но и в отдельной группе одного вуза. Конечно, многое определяется мотивацией, способностями и стараниями каждого конкретного претендента. Но в целом современный студент хорошо подготовлен теоретически, хотя, естественно, ему не хватает практических навыков.
– У Вас замечательное хобби – живопись. Можете ли Вы, учитывая все Ваши профессиональные обязанности, теперь находить время, чтобы писать? Или это непременное условие и для сохранения работоспособности, и для поддержания душевного равновесия?
– Самой получается очень редко, но зато часто хожу на выставки и в музеи. Это дает возможность остановиться на миг и сказать: «Как красиво!»
Беседовал Константин Катанян, обозреватель «АГ»
[1] Утверждены решением Совета ФПА РФ от 15 января 2022 г., протокол № 18.